Либеральная критика из «Новой газеты» еще за две серии до конца «Ненастья» забила тревогу: «что-то пошло не так». Это неподдельное беспокойство людей с хорошими лицами всегда создает особую вибрацию в пространстве. Ещё чуть-чуть — и начнется: режиссер Урсуляк пошел не туда, «одевайтесь тепло, берите зонтики, чай, кофе, хорошее настроение и друзей.
..» и т. п.Подозрения обозревателя «Новой газеты» Ирины Петровской подтвердились: создатели фильма замахнулись на «святое» — комфортные для либералов 90-е.
«Царапнуло»
Множество сценарных «косяков», несколько длиннот, допущенных режиссером, — всё это пустяки в сравнении с тем, как корежит прогрессивную публику, когда хроника падения СССР сопровождается «Прощанием с Россией» Эдуарда Артемьева. Как мы помним, эта музыка к михалковскому фильму «Автостоп» (выросшему из рекламного ролика для фирмы «Фиат») прозвучала за год до развала Советского Союза. Либерал подсознательно противится тому, чтоб «Прощание с Россией» выходило за пределы этой резервации — истории об итальянском автогонщике, проводящем испытания машины на российских зимних дорогах.
Показательно, как Ксения Ларина и Ирина Петровская на «Эхе Москвы», в передаче «Человек из телевизора» (17 ноября), рассуждают об идеологических «погрешностях» фильма Сергея Урсуляка. Главная претензия к режиссеру — смещение финальной части «Ненастья» с 2008 года (в романе) в 1999-й. Ларина и Петровская теряются в догадках: была ли это авторская инициатива Урсуляка или сценарист постарался…
Ведущих «Человека из телевизора» явно не устраивает результат: фабула «Ненастья» пристегнута к периоду ельцинского правления. Ларина и Петровская намекают на идеологический заказ, предписавший сценаристу или режиссеру эти «непростительные» хронологические «вольности» в отношении романа Алексея Иванова.
Петровская сокрушается: «Художественное произведение будет использовано как подспорье для атаки на лихие 90-е». Ужас, конечно. Почему же ваша «священная корова» такая нежная и хрупкая, что ее можно свалить одним фильмом?
Ведущие «Человека из телевизора» негодуют: в обсуждениях «Ненастья» на ток-шоу Владимира Соловьева уже дошло дело до «оправдания афганской войны»! Ой! Да и в самом фильме, сетует Ларина, ее «царапнула» афганская тема: «каким-то романтическим флёром всё это окрашено». Не сметь с романтическим флёром соваться в афганскую тему! Ларина продолжает: «Армейские эпизоды сопряжены с чувством правоты». Вот здесь — ужас, ужас, ужас! И позор. Демократический кинематограф столько лет выбивал из участников событий это «чувство правоты», а всё насмарку.
Это Ларина еще не читала рассказ русского прозаика Алексея Козлачкова «Красота по-итальянски взорвет мир». Автор, бывший офицер ВДВ, служивший в Афганистане, вон до чего договорился: «Все эти неаполитанские закаты по воздействию на простой человеческий организм очень похожи на Афганскую войну или, например, на любовь; постоянно находишься в измененном состоянии сознания, как будто не в себе, испытывая одновременно и почти истерический восторг существования, и страх, что все это вмиг погаснет и испарится (как на войне после взрыва), потому что все неправда, — ну, не может же быть так красиво…». Афганская война равна неаполитанским закатам и любви. Нашатырь в студию.
«Не уровень такого мастера…»
Петровская говорит: некоторые моменты вызывают эстетическое неприятие. Слушатель уже напрягся: вот сейчас она перечислит провальные или провисающие эпизоды (скажем, погром на рынке, переживания за футбольную сборную СНГ образца 1992 года, посиделки при заселении дома, военные кадры, дачные погони и стрельбы)… И тебе станет даже неловко от того, что совпал в оценках с либеральным критиком. Но ведущая имеет в виду другие кадры: «Они воспринимаются как штампы и попытки выжать слезу, когда знамя опускают, а там перед глазами потрясенных афганцев мелькают слеза Родниной, Гагарин, знамя над рейхстагом и так далее… Ну, это понимаем, да? Это всё-таки, мне кажется, не уровень такого мастера».
Поскольку это те самые кадры, когда звучит артемьевское «Прощание с Россией», остановимся на них подробней. Чем раздражена телекритик Петровская? Разве не злоупотребляло перестроечное и послеперестроечное кино подобными штампами, когда хроника с целующимися престарелыми генсеками, с единогласными делегатами партийных съездов полностью представительствовала за ту страну, с которой предписывалось расставаться легко и без сожалений? А дело в том, что синхронизация кадров, «когда знамя опускают» (как выразилась телекритик), с музыкой Артемьева — это парафраз известного высказывания Александра Зиновьева: «Метили в коммунизм — попали в Россию». Собственно, поэтому и «Прощание с Россией».
Телевизионные дамы не допускают мысли о том, что множество людей, чьи отношения с советской властью были гораздо менее теплыми, чем у Михаила Ходорковского или Михаила Прохорова во времена их комсомольских карьер, — всё же расценивали события конца 1991 года как трагедию.
В новой точке отсчета, когда герои «Ненастья» слушают прощальное обращение Горбачева, когда спускается побежденное красное знамя и звучит музыка Артемьева, перед каждым — еще чистый лист, но уже ненастные обстоятельства места и времени. Это буквально в следующих кадрах автобус с афганцами въедет в одну из самых фальшивых сцен фильма (разгон рынка). Но пока звучит «Прощание с Россией», герои еще равны себе: еще не загнаны в ненастье, в скверный и несуразный сценарий, навязанный им; еще не подчинены сбоящей фабуле. Еще Виктор Басунов (персонаж Александра Голубева), которого Лихолетов называет «овчаркой», не затравил бессмысленно и беспощадно свою первую жертву. Дальше пойдет череда предательств. Дальше всё можно: даже во время причастия обсуждать план убийства товарища.
Удивительно, как вообще обозреватели «Эха Москвы», взахлёб возмущаясь покушением «пропагандистской своры» на неподсудные 90-е, проглядели те моменты, которые позволяли бы им присвоить Урсуляка себе. Здесь бы либеральному критику ухватиться за некоторые сюжетные нити, которые выходят за хронологические рамки 90-х. Апологетам ельцинской восьмилетки, изнывающим от последующего «ужаса-ужаса» и «реванша», кое-что в фильме Урсуляка и, тем более в романе Иванова, можно обернуть в свою пользу. Но подсказывать не станем. Пусть негодуют, не останавливаясь.
Главный мотив
«Новая Россия», на которую замахнулся Урсуляк, запечатлена в сцене налета на кабак «Нептун». Там бандиты провожают старый год под пошлейшую песню «Россия воскресе», звучащую из телевизора. Стоит напомнить, что эта же песня на слова Вознесенского была использована в политической рекламе блока «Выбор России» Егора Гайдара в 1993 году. Фильм Урсуляка ценен хотя бы тем, что здесь даже самый невзыскательный шлягер 90-х вроде «Бухгалтера» звучит органичней, чем идеологическая рифмованная пошлость апологетов 93-го («за тех, кто страдает, и кто в «мерседесе»).
Бесприютность — главный мотив урсуляковского фильма, главное «достижение» ельцинских 90-х. А «музыкальные клипы» — едва ли не единственные отдушины в беспросветном «Ненастье». Параллельный монтаж под песню «Несколько минут я тебе дарю…»: героиня, танцующая в пустой электричке, — сцена погони за окнами. Запоминающийся проход афганцев и танцы бандитов в «корыте» под «Хару Мамбуру» группы «Ногу свело!».
Сергей Лихолетов (сыгранный Александром Горбатовым) взамен утраченной страны предлагает собственную утопию — «афганское братство». В начале этой утопии — лучезарные кадры: проезд молодых жен афганцев в самовольно заселяемый дом. В автобусе мы видим боттичеллиевских женщин — с детьми, с кошкой, с цветком... Утопия Лихолетова вроде бы решает квартирный вопрос… Но больше не будет в кадре этих светлых женских лиц. В итоге лихолетовской утопии за всех жен будет представительствовать предприимчивая хабалка Марина Моторкина (персонаж Серафимы Красниковой). Эта героиня урсуляковского фильма кажется младшей сестрой Евгении Альбац: такое же энергичное гешефтмахерство, хотя размах и способности не те. Моторкина успешно манипулирует женами афганцев. Те самые боттичеллиевские лица из начала утопии куда-то исчезают, как и не было их вовсе. Женщины под воздействием Моторкиной склоняют своих мужей к предательству Лихолетова ради окончательного решения квартирного вопроса. Разумеется, они будут обмануты в своих ожиданиях.
«Правда жизни» и история
Урсуляковский фильм вызвал и множество справедливых нареканий и претензий (хотя практически все отдают должное блестящей игре актеров: Александра Горбатова, Александра Голубева, Александра Кузнецова, Тараса Епифанцева, Антона Филипенко. Например, афганцы единодушны в оценке военных эпизодов (фляга со спиртом на поле боя; колонну из двух бронетранспортеров и грузовика возглавляет старшина, еще и в красных наушниках, и т.п.): такое мог сочинить только инопланетный разум. Изображению 90-х тоже достается за фальшь, отсутствие «правды жизни». Это зрительское раздражение нередко переключается и на исполнителей главных ролей — Александра Яценко и Татьяну Лялину. Их безвольные герои поглощены плохим сценарием.
Но! Посмотрим на все эти провалы фильма с другой точки зрения. Постсоветские 90-е годы сами по себе были несуразным сценарием, в котором барахтаются персонажи «Ненастья» (так один из афганцев, штурмующий кабак «Нептун», попадает в прорубь). Этот политический, общественный сценарий может не устраивать историю, но она имеет дело с ним. То же — у режиссера Урсуляка с литературной основой «Ненастья».
Отношения Урсуляка с историей и временем — гораздо более глубокие, чем кажется на первый взгляд. И это подтверждено не только его вариациями трифоновского «Долгого прощания» и шолоховского «Тихого Дона». Вспомним, как сценарий «Ликвидации» высмеивали за полуфантастическое бандеровское подполье под Одессой. А спустя десятилетие оказалось, что и в Одессе возможно не только бандеровское подполье, но и бандеровская власть.
В «Исаеве» у Урсуляка есть замечательная «рифмовка» в изображении белого исхода: брошенная такса, привязанная к колесу, под ногами убегающих — пудель на руках одного из беженцев, попавших на пароход. Примерно так же в июне 2014 года на автовокзале в Славянске металась низкорослая собачка с оборванным тряпичным поводком, а в окне автобуса, уезжавшего по «зеленому коридору», виднелась другая собачка на руках беженки. С «правдой жизни» у режиссера Урсуляка — всё в порядке.
Еще в первых сериях «Ненастья» глаза следователя Дибича (Антон Филиппенко), слушающего безумное исполнение Маковецким советской песни, на что-то такое намекали. Что-то обещали нам эти глаза. И сдержали обещание: следователь Дибич ставит точку на 90-х, стреляя в злодея Виктора Басунова, в предательство как таковое. Под ельцинское «я ухожу» в телевизоре автомобиля. Зрителю уже кажется, что Дибич сейчас шмальнет и в того, кто в машине, и в того, кто «я мухожук» в телевизоре. Там ведь тоже — предательство, олицетворяющее «сакральные» 90-е. За него-то и оскорбились ведущие «Человека из телевизора».
Свежие комментарии